Дни в Тобольске

 

Мне посчастливилось, наконец, побывать в Тобольске. Целую неделю я видел из окна своей комнаты небесно голубые купола Святой Софии, величественно строгую соборную колокольню, целую неделю общался с воспитанниками и преподавателями Тобольской Духовной Семинарии, молился в Покровском храме на вечерних молитвах семинаристов, когда в совершенно темном его просторе теплятся лишь лампадки иконостаса да свечка чтеца, и потом в том же храме, но – в сияющем великолепии служб его престольного праздника. И наконец, уже в день отъезда – стоял на архиерейской службе в Софийско-Успенском соборе, своды которого, так много вынесшие, теперь вновь украшаются росписью, и вот уже сияющий ангел несет Пречистой Деве Благую Весть…

Но видел я и другие храмы – загубленные и поруганные. Вопиющие к небу свидетельства циничного, отвратительного вандализма советской власти под неизменным руководством коммунистической партии и лично – Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева. Видел я развалины храма Рождества Богородицы, где дети играли бобинами кинопленки, закидывая ее за потолочные балки, а на полуразрушенной колокольне орали и матерились пьяные мужики. Я смотрел и думал о том, что, наверное, больше НИКОГДА уже не построят люди ТАКОЙ храм. Может быть, построят – дай-то Бог – какие-нибудь. Может быть, эти новые будут даже красивее, но вот ТАКОГО: с толстенными стенами, с высоченными кирпичными сводами уже не будет. 250 лет ему уже, из которых последние десятилетия были страшны как Последние Времена, но он все равно стоит – изувеченный, но такой крепкий, что простоит еще до скончания времен, если его не взорвать. Современные люди, хоть и в космос летают, а так строить не умеют. Мы экономны и убоги, – то ли от убожества экономны, то ли от “экономной” жадности убоги, – мы, даже строя храм, будем более технологичны и практичны. Разучились мы храмы строить. Надо заново учиться, строительство Храма Христа Спасителя это показало: быстренько, из современных материалов, – конечно, дай Бог, чтоб стоял вечно, но маковки из неизвестного сплава уже померкли, и немудрено, ведь: “Купола в России кроют чистым золотом, Чтобы чаще Господь замечал!”

Какое уж чистое золото, до того ли нам ныне! – Видел я Захарьевскую церковь, которую взялись было восстанавливать, да стены треснули – так и стоит она в темных разводах, и свеженадстроенная, отколовшаяся колокольня железными полосами притянута… А еще видел издалека, – так и не привелось дойти, – порушенный храм своего небесного покровителя Андрея Первозванного. Дойдет ли до него вообще хоть когда-нибудь человек… Довел меня мой проводник и до самой дальней от Кремля церкви – Крестовоздвиженской, и мы поднялись по кое-как уцелевшей крутой внутренней лестнице на колокольню. На этой колокольне сохранился крест – еще с дореволюционных времен. Он погнут, правда, – его пытались сорвать бесноватые строители нового мира, нацепили трос, дернули трактором, но трос порвался, а тот человек, что трос крепил, свалился с колокольни. Да только не разбился сразу насмерть, а некоторое время еще жил в страшных мучениях. Наверное потому и остались стоять кресты на этом храме, что больше не нашлось отчаянных голов трос цеплять. Не отдала церковь Воздвижения Креста Господня свои кресты… Стоит крест погнутый, но не сломленный. На втором этаже храма сохранилась даже лепнина на своде потолка и несколько фрагментов росписей по стенам, а на первом этаже – мрачно и сыро, пахнет высохшим навозом, которым устлана земля, – гнетущая мерзость запустения.

Но не все храмы так плохо сохранила объюродившая власть. Например, около Знаменского монастыря (в изуродованных храмах и зданиях которого расположился винзавод) находятся бывшие корпуса Семинарии (в них сейчас Тобольский сельхозколледж), а перед ними маленький семинарский храмик во имя святителя Димитрия Ростовского. Храм находится (с трудом, правда, найти можно) в хорошем состоянии, разве что колокольня у него наверняка была, а теперь уже нету, нет крестов, и окрашен он снаружи в сплошной коричневый цвет. Вот только слезы боли и жгучего стыда накатывают при воспоминании о нем. А как можно такое забыть! Ведь в нем теперь располагается – прости нас, Господи, грешных безумцев – “Станция по осеменению животных”. Время от времени оттуда слышатся истошные вопли этих самых животных, а в алтаре лежат препарированные части трупов, – головы собак и тому подобное… Я думаю, что и в этом и во многих других подобных случаях надругательств над религиозными чувствами культурообразующей и самой многочисленной конфессии России мы должны подавать иск в суд за нарушение наших конституционных прав. Подавать в суд на те организации, которые так используют культовые сооружения, и требовать немедленного их освобождения. Требовать наказания виновных смысла не имеет, поскольку главные виновники по большей части уже на другом Суде предстоят другому Судье. А вот требовать немедленно прекратить глумление над религиозной совестью тысяч людей – это наш долг. Впрочем, – а есть ли совесть у этих тысяч людей, то есть у нас с вами, если мы все это до сих пор позволяем? В Тюмени, например, тоже есть Ильинская церковь, в стенах которой нынче, как и прежде уже многие годы производят водку, и все усилия по возвращению этого здания законному владельцу, Тобольской епархии, остаются бесплодными.

Есть, конечно, проблема: куда девать, в какие здания переводить все эти веселые учреждения, но об этом голова должна болеть у государства, нельзя же уклоняться от возвращения награбленного под тем предлогом, что “это имущество нам еще нужно”. Уж если признавать долги Советского Союза, то в полном объеме. Вот если бы коммунистическая власть за все 70 лет своих мародерств создала бы хоть какие-нибудь свои “святыни”! Болтовни об этом было много, но на поверку оказывается – пшик. Вот если бы такие коммунистические “святыни” были, может быть, стоило бы переселить туда из церквей парочку пунктов случки животных – для восстановления исторической справедливости. Но не будешь же в музеях Ленина такие пункты помещать. Хотя, например, Тобольский кожно-венерологический диспансер (ныне располагающийся в здании бывшей гимназии, где учился и потом начальствовал Петр Павлович Ершов, где в семье директора родился Дмитрий Иванович Менделеев) – вот его, правда, почему бы и не разместить в каком-нибудь бывшем музее вождя? Впрочем, не надо. В отличие от коммунистических идеологов, православные христиане не могут издеваться над своей историей, какой бы безумной и несчастной она порой ни была. В отличие от Ленина и его последователей, мы являемся патриотами своей Родины, и она дорога нам вся без изъятия. Издеваться же над коммунистами, уподобляясь им самим, было бы низко, – их, поклоняющихся самодельным мощам мавзолея, наказала уже сама жизнь, притом самой жесткой карой: полным жизненным фиаско и внутренней пустотой. Не стоит еще озлоблять и так уже до предела озлобленных людей. Но только и терпеть безропотно кощунство никак нельзя, нужно во что бы то ни стало добиваться выселения из культовых зданий любых несоответствующих организаций и заведений, а тем более таких, которые оскорбляют храмы, и верующих людей, и Бога.

Хотя, с другой стороны, – раз такое есть, значит основную массу населения России это вовсе не возмущает. Трогает это только тех редких чудаков, которые серьезно относятся к своей вере, к своей истории, к своей Родине и к своей жизни, – только тех, кто чувствует ЧТО это такое – ХРАМ. Основная же масса “электората” давно на вышеперечисленные вещи наплевала и забыла, и даже уже, наверное, забыла о том, что забыла. Часто можно услышать, что у епархий не хватает денег на восстановление храмов. Это правда. Но означает это по-настоящему только то, что у русского народа, у нас с вами совести катастрофически не хватает, и что русскому народу эти храмы не нужны: не нужна его вера, не нужна его история, не нужна его Родина. Неужели это так?! Неужели все-таки выкорчеван с корнем русский человек из своей родной земли? НЕ УЖЕ ЛИ катится он перекати-полем по выжженной голой пустыне современного мира? Страшно, если так. Это конец.

А лицемерная власть тем временем судит, например, отца Тихона – Свято-Троицкого игумена и Тюменского благочинного. Судит за то, что он “разрушил памятник культуры”!!! Это после того, как государство само вырезало, растоптало, выжгло и осквернило 90% великой русской культуры! После того, как эту живую культуру превратили в “памятники”, в гнилые, склизкие и рассыпающиеся склепы над братскими могилами ее творцов, после этого оно охраняет эти склепы, чтобы, чего доброго, на этом месте не вырос снова цветущий сад. И вот те, кто надругался над русской культурой, кто вырвал русский народ из его тысячелетней почвы, обкорнал его и превратил в быдло, вот они взялись судить отца Тихона за то, что он пытается прорастить те немногие живые семена культуры, которые остались, пытается вернуть русским людям их веру, их историю, их Родину.

Незадачливые судьи опозорились и обломали зубы, но за это – Слава Богу, а не нам. А вот что сделаем мы для собственного спасения? Накуролесили мы уже очень много, не пора ли хоть что-нибудь созидать? И начинать надо со своей души, со своей семьи, со своей жизни. Здесь надо с разрухой бороться, здесь навести порядок. Это и важнее и труднее, чем “вражда против плоти и крови”: мы ведь сами и есть те самые, кто довел и страну и себя до последней черты. Мы ведь и есть те самые, кто вымарал свою историю, позабыл свою культуру и растерял свою страну. Мы ведь и есть те самые, кто теперь бездумно потешается с подначки “сатирика” Задорнова над собственным убожеством, да еще это глумление ставит себе в заслугу: “ах, какие мы ленивые, неотесанные и вороватые, ах, в каком дерьме мы живем, ни один другой народ бы тут не выжил, а у нас менталитет особый, русский – именно в таком дерьме жить, мы уже приспособились, мы еще и не так можем, мы еще и похохотать можем над собой”. Я надеюсь и верю, что Задорнов врет: русский человек не такой. И я точно знаю, что он врет, когда говорит, что его насмешки – это “способ бороться с недостатками”, что смех – оружие против зла. Смех не побеждает зло, а примиряет с ним, не вооружает против порока, а делает его милым и родным. Смех расслабляет, именно этим он и полезен и опасен: расслабляться иногда нужно, но нельзя называть расслабление борьбой. Мне бы очень хотелось, чтобы русский народ доказал насмешникам и клеветникам, а в первую очередь самому себе, что он жив духовно, что для него сейчас, как и всегда, первостепенно важны духовные вопросы и задачи, что он может не только пьянствовать и хохотать на кладбище русской культуры, но способен эту русскую культуру творить, что Церковь, над которой постоянно глумится Задорнов, для него по прежнему является святыней.

В заключении своей несколько сбивчивой статьи мне хотелось бы вспомнить один случай четырех-пятилетней давности. Дело было в Екатеринбурге, куда я приехал по делам, и очень был рад встрече с городом своей студенческой юности, с городом, который вошел в мою жизнь как первая любовь, светлая и парящая над обыденностью. Даже понимая умом меру заземленности его индустриального пейзажа, я ничего не могу поделать со своим сердцем, которое видит в этом городе родную и дорогую мне душу. “Рога” у троллейбуса отпали в самом центре города, между двух кинотеатров, и мне пришлось выйти прямо посреди проезжей части. Налево, в “Совкино” висела огромная афиша фильма “Прирожденные убийцы”, и сбоку, под рубрикой “Скоро” – мистический триллер “Подстригатель лужаек”. Я повернул голову направо – в кинотеатре “Октябрь” шел стереофильм “Собаки ада”… И я пошел пешком, ошеломленный внезапно нагрянувшими переживаниями. Мне вдруг так просто и очевидно стало: вот оно, это и есть последние времена; да, – “вот как кончится мир: не взрыв, но всхлип”. Я шел, почти не думая о дороге, это было не нужно, – ноги сами знали тот путь, которым я ходил десятки раз. Стало не то, чтобы страшно, но как то печально и пусто, мной овладело обреченное чувство: человечество исчерпало себя, оно уже отупело в богооставленности и теперь только сомнамбулически готовится принять свою последнюю судьбу “тьмы кромешной и скрежета зубов”. И в такой вот печальной сосредоточенности я прошел от улицы Якова Свердлова, через проспект Ленина, через красноармейца Малышева, по Розы Люксембург, через Карла Маркса, через Куйбышева и дошел до Д/К “Автомобилист”, где мы с друзьями в былые времена посмотрели так много хороших фильмов. А надо сказать, что до революции это был храм во имя Иоанна Златоуста, и улица Розы Люксембург, по которой я шел, была Златоустовской. И вот я вижу над входом православный крест и икону Троицы, крещусь, вхожу. Прежде, войдя в эту дверь, человек упирался в стену, и тут была крутая лестница на второй этаж в видеозал, а в кинозал входили в другом месте, сбоку здания, в бывшем алтаре располагался гардероб, а в храме люди сидели лицом на запад, глядя на экране классику зарубежного кино. Теперь тут храм во имя Святой Троицы, – пока фанерный иконостас и бумажные иконы, но идет служба, но уже молятся люди, помолился и я.

А выйдя, я сказал себе: “Э, нет! Рано нам еще себя хоронить, рано еще успокаиваться в той зловонной луже греха, где мы оказались. Еще не проиграна окончательно человеческая история, потому что пока возводят люди храмы, пока хотя бы немногие карабкаются наверх для них есть надежда, а если так, то надо работать, а не унывать”. Для нас было бы гораздо все проще, если бы, действительно, мир развратился окончательно и бесповоротно в преддверии последнего Армагеддона. Тогда рецепт был бы прост: “Беги из мира, как Лот из Содома, беги от палящего гнева Божия, беги и не оглядывайся, чтобы не окаменеть”. Но мир был дан в обладание человеку не для того, чтобы он отвергал мир, а для того, чтобы он мир преображал – в труде, в поте лица, в служении ближним и Богу. И до тех пор пока Бог милует мир ради немногих праведников, мы должны это служение нести, и мы еще очень многое можем, мы еще очень многое должны сделать в этом мире. Отлынивать – это измена своему призванию.