ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РОССИИ КАК ФАКТОР ИСТОРИИ

(окончание)

 

Трагически революционные события начала XX-го века стали следствием, во-первых, ослабления в народе (особенно в образованной его части) духовных основ русской цивилизации, а во-вторых, – идейной слабости российской власти, ее неспособности дать адекватный ответ на идеологические вызовы времени. Можно спорить о том, как могла бы развиваться ситуация, ели бы она развивалась по-другому, и к чему бы это привело, но случилось то, что случилось, и в этой реальной истории России начала XX-го века, конечно, объективные факторы и неотвратимые тенденции переплелись со случайными обстоятельствами и ролью отдельных личностей. В наши задачи не может входить всесторонний анализ тогдашних событий, мы отметим только основные идеологические коллизии и уроки революции.

Первый революционный приступ 1905-го года выявил, с одной стороны, достаточную устойчивость государственной системы России, – государство устояло, революция потерпела поражение, – но с другой стороны, идеологическое банкротство этой системы, ее неспособность предложить обществу проект России альтернативный революционному сценарию. Такого проекта, который бы опирался на исторические традиции российской государственности и при этом был бы открыт для творческого развития новых форм общественной жизни, который бы в новых исторических условиях выражал и реализовывал всемирно-историческое призвание России, – такого проекта российская власть не имела. Те реформы, которые были проведены в ходе революционных событий, были пассивной реакцией на происходящие события, инициатива принадлежала революционной стихии. Фактически эти принятые меры были уступками этим стихийным силам, за ними не стояло никакого плана действий. Власть не только не чувствовала нужды в нововведениях, но даже фактически не попыталась эти нововведения, сделанные под нажимом революции, обратить на государственную пользу. Деятельность П.А. Столыпина, который начал придавать, и не безуспешно, развитию России новый импульс, созидательно противодействуя революционным тенденциям, – эта деятельность была сначала свернута «сверху», а затем, уже «снизу»: самого Столыпина убили революционные террористы. Никому не угодил этот человек.

Следует отметить и такой важный момент. Закон «О веротерпимости» 1905-го года дал свободу всем вероисповеданиям России, за исключением одного: свободы не получило русское православие. Оно осталось целиком подчиненным в своей внешней деятельности государственной власти, была полностью сохранена синодальная система управления, император Николай II сохранил титул главы Церкви. Положение сохранилось прежним вплоть до Февральской революции 1917-го года. Таким образом, был упущен последний шанс государственной власти обрести в лице независимой Церкви духовную и нравственную опору для себя и консолидирующую силу для российского общества. Вопрос о восстановлении патриаршества, которое могло быть первым шагом на этом пути, обсуждался до тех пор, пока не стало слишком поздно, пока не рухнула вся старая система власти.

Российская государственность пережила достаточно тяжелые революционные годы 1905-1907, а рухнула практически на ровном месте, когда объективно ничто, казалось бы, не предвещало такой катастрофы. Ход первой мировой войны был не слишком благоприятен для России, однако были в ее истории военные ситуации и гораздо тяжелее, тем более, что к февралю 1917-го года в войне наступил перелом в пользу России и союзников. Экономическое положение в стране, воюющей третий год, не могло быть безоблачным, но оно было стабильным. Беспорядки в Петрограде, положившие начало революционным событиям, начались с того, что в магазинах не оказалось черного хлеба, – белый хлеб был, но он был чуть дороже. А эшелоны с мукой были на подходе к городу… Если бы этим людям рассказать, какой будет жизнь в Петрограде-Ленинграде спустя год и два года и пять лет и десять лет, а особенно – что будет в этом городе через двадцать пять лет после этих событий, – они бы, конечно, не поверили.

Государственная власти в России в 1917-ом году упала так легко и быстро, словно не было многих веков ее основательного и мощного существования. Фундаментальные причины этого были указаны выше: идеологическое банкротство властей и размывание традиционных основ жизни в образованном обществе. Именно это «образованное общество» в лице своего политического авангарда получило теперь власть в стране, образовав Временное правительство. Однако, получив власть, многолетние деятели Государственной Думы обнаружили свою полную неспособность заниматься реальным управлением, а самое главное – оказались еще большими идейными банкротами, чем царское правительство. Либеральному сознанию этих деятелей представлялось, что самое главное – устранить старую власть и дать гражданам свободу, – а далее рисовались радужные картины народного самоуправления. Выяснилось, что практически все мыслимые свободы были уже даны царскими манифестами, а достигнутая свобода от власти нисколько не пробудила общество к созидательной деятельности, напротив, в атмосфере возникшего безвластия в стране практически вообще прекратилась всякая созидательная деятельность. Тот либеральный проект, который долгие годы вынашивался в «образованном обществе», оказался полностью нежизнеспособен. Либеральные деятели Государственной Думы, собственно говоря, даже не сумели взять власть в свои руки.

В результате октябрьского переворота власть взяли в свои руки большевики, установив в скором времени жесткую диктатуру. Идеологический проект большевистской партии не имел, конечно, ничего общего с историческими традициями российской цивилизации, он имел в основе вненациональную, антигосударственную, направленную против любых исторических и культурных традиций коммунистическую утопию. Однако русским народом этот проект был воспринят по-своему. Результатом преломления большевистских идей в народном сознании, а также приспособления этих идей к реальным условиям жизни страны явилась идеология советского государства.

Успех этой идеологии обеспечивался, – помимо воли самих большевиков, – ее созвучием с глубинными идеями, определяющими историческую самобытность и духовный потенциал России. Прежде всего, речь идет об идее всемирно-исторического призвания русского народа, а также об утверждении социальной правды, справедливости. Сказывались и чисто православные нравственные мотивы: недоверие к богатству, духовное достоинство бедности, жертвенность, обетование, что «будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19:30, 20:16, Мр. 10:31, Лк. 13:30), призыв «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (Фесс. 3:10).

Идеи отмены государства, введения всеобщей трудовой повинности и уравнительного распределения вскоре сменились великим проектом построения «первого в мире государства трудящихся», указывающего путь в светлое будущее всем народам Земли, основанного на трудовом энтузиазме масс и на социальной справедливости. Этот проект явно обращался к неким религиозным архетипам сознания народа, говоря о спасении от зла и несправедливости, о новом мире, где жизнь будет совсем не похожа на нашу, о жертвенном служении общему делу, о братстве людей, о всеобщем счастье, – то есть о «царстве Божьем», реализуемом на прямо земле и нашими руками. Коммунистическая идеология уже при своем зарождении имела такой псевдорелигиозный характер, а в России она накладывалась на мессианские настроения, свойственные национальному русскому характеру, и перерастала в горячий религиозный энтузиазм. Именно этот религиозный пафос советской идеологии был причиной жестоких гонений на Церковь, начавшихся сразу после взятия большевиками власти и продолжавшихся фактически до самого конца советского периода нашей истории.

С одной стороны, советская идеология вобрала в себя и по-своему использовала религиозные установки русского национального сознания, но с другой стороны, именно по этой причине Церковь, сформировавшая это русское национальное сознание, воспринималась большевиками не просто как один из элементов старой жизни, а как главный идеологический противник. Как это ни парадоксально прозвучит, «атеизм оказывается … лишь одной из крайне изощренных ересей в рамках христианской мысли»[1]. Ни одна другая культура, – ни исламская, ни буддийская, ни какая языческая, – не порождают атеизма как активного противоборства с религиозным мировоззрением. При этом, объявляя своим врагом любую религию вообще, на практике атеизм борется, прежде всего, и даже почти исключительно – с христианством. Свою энергию атеизм черпает именно из той христианской культуры, религиозные основы которой он стремиться разрушить. Отсюда, конечно, следует, что атеизм всегда рубит тот сук, на котором сидит: его успехи всегда ведут к его вымиранию. На примере советской культуры все сказанное очень ясно видно.

Борьба с религией никогда не получала широкого распространения ни в исламских, ни в буддийских регионах Советского Союза, ни по отношению к языческим культурам населяющих его народов, – атеистическая пропаганда была направлена почти исключительно на христианство. Атеистический пафос был очень горяч в первой половине XX-го века, когда больше половины населения страны открыто называло себя верующими (по данным всесоюзной переписи населения 1937-38 годов, которые в этой части опубликованы не были). По мере успехов атеистической пропаганды и расцерковления основной массы населения энергия атеизма сошла практически на нет. И – самый интересный момент – когда после снятия коммунистического идеологического прессинга в стране воцарилась мировоззренческая свобода, то на почве полного религиозного одичания людей Россию заполонили самые примитивные и низменные формы религиозности: гороскопы, гадания, магия черная и белая, магия вуду и бабкины заговоры, сказки про филиппинскую медицину и инопланетян, невероятное количество импортных и доморощенных сект. И вот в этой ситуации, когда нашему обществу угрожало чуть ли не коллективное сумасшествие от этого низкопробного религиозного мракобесия, возрождающий атеизм направил свой разоблачительный пафос вовсе не на эту вакханалию варварских культов, а – опять-таки на Русскую Православную Церковь, которая, получив, наконец, свободу, стала понемногу возвращаться к жизни. Атеистическая пропаганда гораздо более терпима к диким суевериям, оккультизму и сектантству, чем к православной церковной традиции, – таковы факты.

Проблема Российской империи и причина ее гибели заключалась в неспособности (часто и нежелании) власти и образованной части общества обеспечить себе опору на русскую культурно-историческую традицию. Будучи порождена «русской идеологией» и имея в ней исток своей силы, российская государственность утратила связь с духовными основами русской цивилизации. Проблема же Советского Союза и причина его крушения состояла в том, что он целенаправленно разрушал духовные основы русской цивилизации, декларировал это разрушение как свою идеологическую цель, будучи в то же время обязан всей своей мощью этим русским традициям веры, нравственности, государственности, патриотизма, жертвенного служения, соборного единства. Как только эти традиции удалось, – даже еще не разрушить, но хотя бы – размыть, ослабить, советская идеология рухнула, лишившись опоры.

Идеологическое банкротство было причиной падения самодержавной царской власти, спустя семьдесят лет идеологическое банкротство советской власти стало причиной ее конца. Эта параллель, конечно, не может быть полной, но она вполне оправдана. Никто накануне революции 1917-го года и предположить не мог такого быстрого конца Российской империи, а после ее крушения очень многим пришлось пожалеть о происшедшем. Но, тем не менее, именно эти люди, не предполагавшие близкой катастрофы и пострадавшие от нее, уже задолго перед революцией не имели настоящего доверия к существующей власти и приветствовали нарастающий «ветер перемен». Точно также буквально накануне событий 1991-го года все были уверены, что советской власти конца не предвидится. Точно также после обвального распада Советского Союза и советского строя очень многие люди осознали это как катастрофу и заболели ностальгией по советскому времени. Но и точно также – эти самые люди, которым спустя всего несколько лет предстояло горько пожалеть о крушении советской власти, при самой этой власти в большинстве своем не имели к ней настоящего доверия, ругали плановую экономику, партократию, не верили советской пропаганде, рассказывали анекдоты про живых и мертвых вождей. Все это, – как в начале XX-го века, так и в его конце, – не столько вина этих людей, сколько вина и беда государственной власти, государственной идеологии, которая не смогла предложить обществу адекватный проект творческого развития российской цивилизационной модели.

Такой проект необходим для самого существования России. В основе ее исторического развития должно лежать определенное понимание своей миссии, та национальная идея, исходя из которой созидается будущее. Об этом говорилось уже в начале главы, теперь же, в завершение ее мы попробуем свести воедино те исторические уроки, о которых говорилось в нашем кратком изложении идейной эволюции российской государственности, и сформулировать основные необходимые духовно-ценностные основания российского цивилизационного проекта применительно к современной геополитической ситуации.

Прежде всего, этот проект должен апеллировать не к «общечеловеческим» ценностям, которые являются продуктом окончательно выродившейся европейской цивилизации, а к традиционным историческим и национальным ценностям российской культуры. Запад, находившийся во времена Александра Невского в стадии своего цивилизационного расцвета, угрожал в то время окатоличить Русь, сегодня, находясь при смерти, он угрожает заразить Россию ядом своего разложения. Нельзя не видеть, что это хотя бы отчасти ему удается.

Никаких «общечеловеческих» ценностей нет, как нет и «общечеловеческой» культуры и «общечеловеческой» истории. Человечество, несомненно, имеет некое глубинное единство, все люди на Земле, действительно, – братья, но корни этого братского единства насколько глубоки, что говорить о них можно только в чисто метафизическом смысле. А в своей социальной и исторической действительности люди живут в разных культурных мирах, по-своему созидают себя и мир вокруг, народы проживают разные, непохожие друг на друга истории. Сам тот факт, что между ценностной системой какого-нибудь народа и «общечеловеческими» ценностями могут возникать коллизии, следует, что эти ценности – чужие для данной культуры, а следовательно они не общечеловеческие. Единственный способ оказаться полезным всему человечеству и внести вклад в мировую историю и мировую культуру, – быть верным себе, своему пониманию этого мира и своему уникальному способу выстраивания человеческой жизни в этом мире. Российская цивилизация имеет свое уникальное культурное достояние, она уже сыграла в европейской и мировой истории свою роль, на которую оказалась способна только она, и она способна еще сказать миру свое слово, которого не скажет за нее никто.

Иначе говоря, – этот «проект себя» имеет определяющую значимость не только для собственной истории русского народа, он не может не предполагать также и признания особой роли России в мировой истории. Никакой мании величия в этом нет, а есть нормальное для субъекта мировой политики самосознание. Если Соединенные Штаты Америки исходят в своей идеологии из наличия у себя глобальных интересов и из своей исторической ответственности за судьбы демократии во всем мире, то в этом нет ничего удивительного и странного. Отсюда следует только одно: Россия может и, более того, – обязана исходить из осознания собственных глобальных интересов и своей исторической ответственности за глобальную реализацию своего собственного цивилизационного проекта. И это не означает вести себя так же, как Америка, это означает вести себя по другому.

Искомый идеологический проект должен отвечать на вызовы современности, а это означает, что он должен указывать путь выхода из системного мирового кризиса. Основными факторами, обусловившими этот кризис являются духовно-нравственный упадок европейской цивилизации, сформированная в развитых западных странах установка на непрерывной рост потребления, спекулятивность мировой финансовой системы, господство и агрессивное навязывание в мировой политике американских геополитических интересов. На эти факторы идеологического порядка накладываются, будучи в определенной мере их следствиями, и некоторые объективные процессы: экологический кризис, проблема исчерпания природных ресурсов, увеличение разрыва в уровне жизни богатых и бедных стран, усиление миграционных процессов, международный терроризм. Все это означает, что необходима некая новая модель мира, а Россия, опираясь на уникальное своеобразие своего исторического опыта, может и должна ее предложить. Навязывать эту модель Россия никому не будет, – это можно утверждать, исходя из того же ее исторического опыта, – но очень многое говорит за то, что эта модель может быть востребована современным миром.

По некоторым внешним культурно-историческим признакам сегодняшний мировой лидер, США, и Россия имеют много общего: обе страны сформировались через освоение новых территорий, обе страны вобрали в себя множество народов, соединив их общей национальной идеей. Однако существуют и принципиальные различия. В ходе освоения американского континента местное население было практически уничтожено, а американский народ сложился из переселенцев. При этом формирование американского народа происходило по принципу «плавильного котла»: национальные традиции перемешивались и сплавлялись в одно, американская культура готова принять и стать родным домом для человека любой культуры, – при условии, конечно, что этот человек вольется в общий плавильный котел и примет американские стандарты жизни. Можно помнить, что предки твои были немцами, итальянцами или ирландцами, готовить и заказывать в ресторанах национальные кушанья, но быть надо при этом американцем. Политкорректность требует от человека не акцентировать внимания на имеющихся в обществе различиях, а толерантность требует от него не настаивать на своей идентичности, – на двух этих великих принципах действует плавильный котел американской культуры.

Русский народ при освоении территорий народы не уничтожал и не ассимилировал, а включал в состав империи. Кое-кто в Россию переселялся, происходила миграция и внутри страны, но основу населения всегда составляли коренные жители местностей, сохранявшие определенные своеобразные подробности жизненного уклада, языковые особенности, фольклор, ремесла и другие культурные традиции. Россия была не плавильным котлом, а чем-то вроде мозаики или – да не покажется такое сравнение сентиментальным – букета, где каждый народ, диалект, культура, сословие, оставаясь собой, участвует в целостной картине, привнося свою краску. Впрочем, сравнение российской нации с букетом, конечно, хромает: народы России не просто живут рядом бок о бок, они представляют собой вполне определенное единство особого рода. Это единство имеет прямое родство с принципом соборности, предполагающим духовное свободное единство через общее служение общим целям, единство не уничтожающее индивидуальных различий, а напротив, открывающее для каждой личности возможность максимально раскрыться. Русская модель сосуществования культур, в отличие от американской политкорректности и толерантности, предполагает не только сохранение собственной идентичности, но и утверждение имеющихся социокультурных, ценностных и мировоззренческих различий, открытое именование их и при этом – уважение этих различий как на бытовом, так и на официальном уровне.

Как писал великий русский мыслитель И.А. Ильин, «Россия есть не случайное нагромождение территорий и племен и не искусственно слаженный "механизм" "областей", но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся организм, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопитанием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально младшими братьями - духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне»[2] [2; С. 326–327.]

В последнее время много говорится о построении «многополярного мира», в противовес нынешней американской гегемонии. Представляется очевидным, что именно Россия может и должна возглавить построение этого многополярного мира, во-первых, поскольку она имеет реальный исторический опыт такого собирания народов в сложное единство, а во-вторых, поскольку кроме нее – некому. Антиглобалистские и антиамериканские настроения проявляются по всему миру и во многих западных странах; в качестве силы противоборствующей американизму и глобализму осознает себя ислам; Индия и Китай сохраняют свои многотысячелетние культурные традиции за внешним фасадом политических институтов западного образца, – то есть стремление опереться на самобытные культурные традиции в мире есть, и сами эти традиции есть. Однако консолидирующим центром сил, альтернативных глобальному американизму, ни одна из перечисленных культур, кроме России, стать не способна, – по разным причинам. Западный протест против американизации жизни базируется на тех же мировоззренческих принципах, что и отвергаемый им глобализм, а потому вряд ли может быть успешен. Исламский антиамериканизм слишком агрессивен и негибок в декларации и навязывании не только своих мировоззренческих принципов, но и внешних правил поведения. Юго-Восточная Азия напротив допускает слишком большой разрыв между внешними формами организации жизни и ее внутренним содержанием, – вплоть до полного безразличия. Стать составной частью многополярного мира, внести в него свою краску все эти культуры могут, а вот возглавить построение многополярного мира – нет. Россия же имеет в своем основании уникальное сочетание глубокой самобытной духовной традиции и принципиальной открытости для восприятия иных культурных парадигм. «Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком», – писал Достоевский об этой открытости, образующей важную черту «русской идеи».

Реализация проекта соборной многополярности предполагает формирование и укрепление единого культурного, экономического, политического и социального пространства жизни многих народов, культур и независимых государств на основе сохранения своей идентичности и уважения идентичности чужой. Такой строй жизни требует в первую очередь утверждения вполне определенных мировоззренческих приоритетов. Западной идеологии потребления необходимо противопоставить приоритет духовных целей и ценностей. Западная концепция прав человека, оправдывающая любые извращения принципом формальной свободы и формального равенства, и обращающаяся, таким образом, на самоуничтожение человека, должна быть переосмыслена с духовно-нравственных позиций во имя утверждения истинного человеческого достоинства. Не посягая на мировоззренческую свободу человека, на свободу его совести, государство должно, тем не менее, сделать приоритетом своей образовательной и информационной политики воспитание духовной личности. Для решения этой задачи необходимо на уровне государственной пропаганды противодействовать материалистическим, потребительским, гедонистическим настроениям, прививать высокие понятия о смысле человеческой жизни, идеи патриотизма, нравственного достоинства, этику служения.

Российская цивилизация должна собрать в себе и вокруг себя всех, кто пожелает участвовать в этом сложном многоцветном единстве на основе взаимного уважения различий и культурного созидания. Российская цивилизация должна стать для мира примером и призывом в деле построения духовно ориентированной культуры, формирования духовно обоснованных критериев качества жизни. Материалистическая культура Запада пришла к своему полному вырождению, а потому масштабный геополитический и внутриполитический российский цивилизационный проект необходим не для пустых амбиций и национального тщеславия, он необходим просто для того, чтобы Россия имела будущее и чтобы будущее было у мира.

 

 

 

[1] Кураев А. Догмат и ересь в христианском предании // Вопросы философии. – 1994. – № 9. – С.36.

 

[2] Ильин И.А. Что сулит миру расчленение России // Ильин И.А. Собрание сочинений в 10 т. Том второй. Кн. I. – М.: Русская книга, 1993.