Романтика и жизнь

 

Слова, вынесенные в заголовок этой статьи, могут быть поняты совершенно по-разному. Все зависит от того, какой смысл придается союзу «и», соединительный или разъединительный. Соответственно тому, кто как посмотрит, можно увидеть либо: «Романтика и жизнь – близнецы-сестры», либо: «Романтика и жизнь – два мира, два детства». Я, честно сказать, имею в виду оба смысла, потому что и то, и другое правда.

Наше время часто упрекают в утрате романтического настроя, в цинизме, меркантилизме и бездуховности. Пожалуй, это несомненно. Никто уже в массовом порядке не едет на БАМ или на целину, да и «бардовское» движение потихоньку уходит в прошлое. Романтические представления о любви тоже делаются достоянием старины. Жизнь, ориентированная на высокие идеалы, нынче – удел чудаков-одиночек. Однако, стоит спросить себя, – а может ли быть иначе? То есть если, конечно, вести речь о взрослых людях. Для молодежи некоторый романтизм естественен, но когда человек делается старше, то, как ни крути, для большинства людей неизбежен переход к более «приземленным» жизненным ориентациям. Это нормально, иначе и жизнь была бы невозможна. Художники и поэты, бессеребренники и правдоискатели, чудаки «не от мира сего» – это не тот путь, которым должен идти каждый человек. Советский строй, попытавшийся вывести породу новых «коммунистических»

людей, разжигал искусственно огонь романтики в людях и, действительно, добился некоторых успехов на этом поприще (70-то лет этой силой энтузиазма продержался), но в конечном итоге породил двуличие и притворство. Вопрос «материального стимулирования» – самый скользкий для коммунистической теории, на практике он всегда решался просто, а вот теоретическое его обоснование совершенно непонятно. С одной стороны, советский человек должен трудится не ради денег, – иначе как он в «коммунистического» человека превращаться будет? С другой стороны, «каждому по труду», – иначе как с лентяями быть, да и «действительные индивиды в истории» имеют по Марксу, прежде всего, материальные потребности...

Нельзя от каждого человека требовать, чтобы он жил всю жизнь в романтическом настрое. Но пройти через романтическую увлеченность жизнью, через романтическую возвышенность чувств, через максимализм и непрактичную мечтательность совершенно необходимо, чтобы быть нормальным человеком. Человек, никогда не знавший, что такое детские мечты о какой-нибудь романтической профессии, по всей видимости серьезно нездоров. Не только космонавтом можно мечтать стать. Я слышал рассказ, не помню чей, но это достоверно, про то, как человек в детстве мечтал стать водителем мусорной машины: что-то необыкновенно захватывающее и очень романтичное виделось ему в том, чтобы ездить по городу, подъезжать к мусорным бакам, скидывать мусор в хвост машины, а она бы его в себя затаскивала (были раньше такие машины, закрытые фургоны с плоским хвостом сзади). Человек, не испытавший ни детской беспомощной влюбленности в какую-нибудь пионервожатую, ни юношеской любви, которой чужды еще даже мысли о браке, никогда, наверное, не сможет по-настоящему полюбить и взрослой, «серьезной» любовью. Это такая школа сердца, которую заочно или экстерном не пройти. Именно романтическим мирочувствием отличается молодость от зрелости и старости. И даже притом, что эта романтичность имеет определенные основания в физиологии, именно романтикой, а не физиологией определяется юный возраст.

Но что же делать взрослым? Ведь в обыденном сознании утрата романтичности равняется бездуховности. Так что же нам, переболев сладкой и высокой болезнью юношеского романтизма, потом-то куда – обуржуазиваться и оскотиниваться?! Но давайте разберемся. Романтичность и духовность разные вещи, причем не в том смысле, что не только через романтику можно быть духовным, нет – это в принципе разные вещи. Романтизм (как художественное направление) – это эстетизация душевных, а не духовных движений человека. Романтичность – это способ душевной, а не духовной настроенности. Романтика, таким образом, – это явление душевного порядка, способ душевной, а не духовной жизни. Конечно, романтика – это высокая душевность, но все-таки именно душевность, которая сама по себе, без оживотворяющего Духа мертва. Романтика хороша тогда, когда она встроена в целостность всей жизни человека, когда эта жизнь правильно выстроена снизу доверху, когда вся она – от незатейливых постоянных забот-хлопот быта до высшего религиозного горения духа делается одним целым. И эта спаянность жизни обеспечивается в человеке именно сверху – духом, который собою пронизывает все сферы человеческого бытия. Если же средоточием всей жизни и жизненной стратегией делается романтика, то она не выдерживает проверки на прочность и становится, действительно, уделом чудаков-одиночек, поседевших юношей с горящими глазами. Восхититься и умилиться ими можно, а вот примером себе брать не стоит. Именно это красивое горение глаз не позволяет им увидеть, что есть и «низкий повседневный быт», и «мелочные заботы», и «грубая телесность», которыми мы, тем не менее, все живем. Это горение застит взгляд и от того Высшего, которое, собственно, и называется духовной сферой. Возрастание во взрослость, дерзну сказать – «в меру возраста Христова», как раз и заключается в том, чтобы после детской сосредоточенности на телесной простоте жизни, на «вкусностях» и шалостях, на чудесности быта, после юношеского упоения широтой душевных порывов, обрести, наконец, высоту духовной жизни, которая воедино, – в цельное гармоничное единство собирает всю бесконечность человеческой жизни.

Самое страшное для человека – этой духовной сферы не обрести. Тогда взрослая жизнь делается ужасающе тягостной и бессмысленной, тогда жить можно только по привычке, только не думая кто ты и что ты и на что она тебе, твоя жизнь. Тогда все лучшее – в прошлом: в прошлом детство золотое (мамины волосы и колени, папины сильные руки и широкая грудь, радость от лимонада, волшебство праздников, – необычайный мир, ежесекундно врывающийся в твою жизнь), в прошлом юность звонкая (песни у костра, внезапный взлет ресниц, от которого душа сладко проваливается, нерассуждающая самоотверженность дружбы, боль сердечных обид, – искрящийся фонтан жизни, переполняющий и влекущий тебя), – все позади. Впереди только серые будни, труды, болезни, старость... Единственной альтернативой этому, если не происходит приобщения к подлинной духовности, является искусственное продление детства и юности, уклонение от того, чтобы взрослеть.

Но не к тому призван человек, чтобы влачить существование рабочей скотины, и не к тому, чтобы играть всю жизнь в детство, или симулировать юность. Нет, его призвание повзрослеть, возрасти к духовному способу бытия, суметь усилием духа в религиозном делании преобразить в себе весь прошлый сердечный опыт в живое единство цельной и все более полной жизни. Не терять, а приобретать мы должны, не угасание жизни, а углубление ее должно совершаться из возраста в возраст. Каждому возрасту свое время: надо иметь настоящее детство, надо иметь настоящую юность (романтичность которой послужила началом нашему размышлению), и надо стать по-настоящему взрослым, вот тогда и сможешь стать настоящим стариком. Не одряхлевшим рабочим скотом, не одряхлевшим подростком, а мудрым и просветленным старцем, и войти любовью Божьей в жизнь вечную. Для той жизни созреть надо. Впрочем, каждому овощу свое время, и некоторые созревают, не дожидаясь старости. Не дай нам только Бог засохнуть!