СМЫСЛ ЖИЗНИ ЧЕЛОВЕКА: ЛОГИЧЕСКИЕ И МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ УСЛОВИЯ ЕГО ВОЗМОЖНОСТИ

Статья опубликована к электронном журнале Концепт №9, 2014.

А если та ссылка не нравится, жмите сюда.

 

Среди всех философских проблем вряд ли можно найти что-то более востребованное, что-нибудь более очевидно значимое для обыденного сознания, чем проблема смысла жизни. Для некоторых людей это просто единственное, что им нужно от философии, если им от нее вообще что-то нужно. И вряд ли какая другая мировоззренческая тема может соперничать с темой смысла жизни по обилию популярных текстов и фраз: запрос «смысл жизни» дает, например, в Яндексе 15 миллионов ответов, тогда как «философия любви» –только 2 миллиона. Похожее соотношение дают и другие поисковые системы, – кроме, впрочем, Гугла, где «философия любви» все-таки в три раза популярнее (запросы произведены 09.07.2014). Подборки афоризмов на тему смысла жизни выходят и в печатном виде, составляя порой почти 80(!) печатных листов [1].

И вот при всем этом изобилии слов вряд ли найдется другая тема в философии столь же невнятно и бессодержательно излагаемая в учебной литературе, столь же разочаровывающая всякого, кто имеет в этом вопросе серьезные намерения и серьезные ожидания. Большинство учебников по философии просто игнорируют эту тему, а в других ей отведен, например, четвертый пункт второй главы шестого раздела из восьми (9 страниц из 928) [2]. К этому, в целом, вполне достойному учебнику мы еще вернемся, чтобы предметно показать неудовлетворительность содержания этих девяти страниц, а пока отметим только вопиющую странность: одна из важнейших проблем философии, если не самая важная, если вообще не единственная настоящая ее проблема, занимает при изложении менее 1% учебного текста. А ведь философия в каком-то смысле существует именно ради учебников. Это, конечно, не единственное ее предназначение, но, пожалуй, ключевое. Не ради собственного удовольствия и не ради тех житейских забот, которыми часто обременены взрослые люди, мыслит философ, а, прежде всего, ради того, чтобы актуализировать культурный опыт человечества для людей, вступающих в жизнь, ради того, чтобы помочь им разобраться в жизни.

Философия – это осмысление и сознательное выстраивание человеком своего мировоззрения, и главное ее призвание в том, чтобы открыть молодому человеку возможность для поиска личных ответов на вечные вопросы. И вот вдруг, главная мировоззренческая проблема фактически игнорируется философией в ее обращении к учащейся молодежи. Современные учебники хотя бы иногда упоминают эту тему, не давая, правда, ясного ответа на вопрос под предлогом того, что смысл жизни – это очень «интимно», что только в индивидуальном проживании собственной жизни человек может эту проблему решать. А в советских учебниках философии – ни в одном! – даже словосочетания такого не было: «смысл жизни». При этом цель преподавания философии декларировалась предельно ясно: сформировать единственно правильное мировоззрение. Имея такую цель, казалось бы, совершенно невозможно было игнорировать проблему смысла жизни, но факт остается фактом: в этих учебниках освещалось все, кроме этого «единственного поистине серьезного и основополагающего вопроса философии» [4, С. 471], который, к тому же, «есть неотложнейший из вопросов» [4, С. 472]. Как же это объяснить?

Дело в том, что, будучи по своей сути центральной проблемой философии, вопрос о смысле жизни далеко не всякой философией может быть поставлен и решен. Парадокс заключается в том, что в рамках некоторых мировоззрений этот фундаментальный мировоззренческий вопрос попросту невозможен. Представители этих мировоззрений вынуждены либо, – сохраняя строгую верность своим убеждениям, – разъяснять, что вопрос о смысле жизни сам не имеет смысла, что он представляет собой некую «болезнь языка» и фантом непроясненного сознания, либо, – все-таки пытаясь что-то говорить на эту тему, – употреблять поэтические метафоры, не имеющие никакого смысла в рамках их собственной мировоззренческой системы. Целью настоящей статьи, как уже заявлено в названии, является прояснение логических и мировоззренческих оснований постановки и решения вопроса о смысле жизни.

Прежде всего, из того, что вопрос о смысле жизни есть вопрос мировоззренческий, следует, что невозможно даже доказать, есть ли вообще у жизни смысл, или его нет. Мировоззренческие убеждения – это область онтологической свободы человека: что есть мир вокруг меня, и что есмь я в этом мире, – этого никто за меня решить не может. Мнения других людей, конечно, оказывают влияние на человека, но последнее слово в этих вопросах – всегда за его собственной свободной волей. Можно верить, что у жизни есть какой-то смысл, можно верить, что никакого смысла жизнт не имеет и иметь не может.

Впрочем, кое-что, на наш взгляд, указывает на то, что смысл у жизни должен быть, что он есть и что найти его можно. Дело в том, что человек имеет потребность в том, чтобы жизнь была осмысленна, и это именно потребность, а не просто случайное желание, – смысл необходим человеку, чтобы жить. Факт наличия некой потребности всегда означает принципиальную возможность эту потребность удовлетворить, – сама жажда смысла жизни ясно говорит о его возможности, не отменяя, конечно, ни труда на пути к нему, ни риска остаться вовсе без него. Любой сознательный самоубийца своим поступком говорит, во-первых, что он не видит смысла жить, но и, во-вторых, – что без смысла ему невыносимо, что без него жить нельзя. Тем самым он от противного доказывает, что смысл у жизни должен быть. Сказанное, конечно, не обладает принудительной силой убеждения, но все-таки это – реальный довод в пользу наличия у жизни смысла.

Далее мы будем рассуждать, исходя из того, что смысл у жизни есть, и попробуем понять, что же способно обеспечить его возможность, а заодно при этом выяснится и то, почему в ряде мировоззренческих систем вопрос о смысле жизни вообще невозможен или решается отрицательно. Прежде всего, необходимо отчетливо сформулировать сам вопрос, на который мы ищем ответ. Дело в том, что часто, заговаривая о смысле жизни, люди моментально соскальзывают к другим вопросам, – тоже значимым, но другим. Чаще всего начинается обсуждение различных точек зрения на то, как человеку жить, что в жизни главное, чем хорошо бы наполнить жизнь и т.д. Все это, безусловно, важные для человека вопросы, но проблема смысла жизни формулируется по-другому: «зачем человеку жизнь?». Зачем моя жизнь нужна другим (родителям, жене, детям, начальству, подчиненным, друзьям, Родине, будущим поколениям), – про это сказать легко, а вот зачем она мне самому? В чем смысл моей собственной жизни лично для меня самого, – вот в чем вопрос.

Слова о том, что полнота жизни и человеческое счастье возможны только на путях самоотдачи и служения ближнему, заключают в себе великий смысл, но они не отменяют того факта, что если жизнь моя нужна всем вокруг, кроме меня самого, и жизнь других людей, о которых я забочусь, нужна не им самим, а только для пользы людей, их окружающих, – то это прямой и неприкрытый абсурд. Человек в этом случае не просто обращается в средство, – он обращается в средство, не служащее, по существу, никакой цели. Тогда как нравственное чувство повелевает нам поступать так, «чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству (курсив наш – А.А.)» [3, С. 270]. Точка зрения, сводящая жизнь людей к средству взаимного обеспечения жизни и не указывающая никакого личного смысла жизни и безнравственна, и абсурдна.

Итак, что же можно сказать, исходя из того, что смысл у жизни есть? Каковы, прежде всего, логические основания продуктивного размышления на тему смысла жизни? Представляется, во-первых, очевидным, что, если жизнь заканчивается ничем, то в ней смысла быть не может. В сочетании с уже сказанным выше это означает, что логическим условием веры в наличие у жизни смысла является вера в продолжение моей личности на гранью смерти. Если я из ниоткуда появился и очень скоро сгину в никуда, то жизнь моя кому-то, может быть, и нужна, но только не мне.

Вера в личное бессмертие, как и вера в то, что жизнь имеет смысл, как уже было сказано, является свободным мировоззренческим самоопределением человека, – принудительным образом доказать что-либо в этой сфере невозможно. Но речь идет о том, что эти две веры логически связаны нерасторжимым образом: первая является необходимым (хотя еще недостаточным) условием второй. Стоит отметить, что если иметь некую иллюзию бессмертия, то возникает иллюзия смысла жизни. Иллюзий бессмертия насчитывается три: потомство, память и дела. Так, например, в уже упомянутом учебнике, автор соответствующего раздела А.Г. Мысливченко, пишет в самом конце своего коротенького изложения темы смысла жизни: «Человек – единственное существо, знающее, что оно преходяще, и в то же время единственное существо, которое борется за вечность, за продление своей жизни, стремится к тому, чтобы оставить о себе добрую память в сознании последующих поколений… Если личность ставит перед собой социально значимые цели, вносит свой вклад в общее благо, то она как бы запечатлевает себя в создаваемых ею материальных и духовных ценностях, остается жить в этих ценностях, в памяти людей» [2, С. 677]. При этом выше им уже было констатировано, что индивидуальность человека «не вечна и исчезает вместе со смертью данного индивида» [2, С. 669], а «свое бессмертие он утверждает посредством бессмертия дел и подвигов, своего вклада в материальный и духовный прогресс человечества» [2, С. 676]. Даже если бы «дела и подвиги», действительно, были бессмертны, – а это совсем не так, – то их «бессмертие» никак не означало бы бессмертия самого человека. «Жить в создаваемых материальных и духовных ценностях и в памяти людей», – это не более чем поэтическая метафора, и сам автор об этом проговаривается: «личность… как бы запечатлевает…, остается жить…», – как бы. «Стройте, пишите, исследуйте, радуйтесь, грезьте, – формула, фраза останется, лучшее – с вами уйдет!» (Э.С.-В. Миллей «Погребальная без музыки»).

Иллюзия бессмертия создает у человека ощущение, «что его жизнь была прожита не бесцельно» [2, С. 676], создает иллюзию смысла, но чтобы иметь реальный и полноценный смысл жизни необходимо исходить из признания реального и полноценного личного бессмертия. Разумеется, речь должна идти не о растворении личности в безличном духовном Абсолюте и не о «перерождении» души во все новые тела для бесконечного повторения жизненного цикла, поскольку такие мировоззренческие установки радикально обессмысливают жизнь, логически подводя к тому, что «жизнь есть страдание, которое можно и нужно прекратить» (Будда и его четыре благородные истины). Недопустимо и полное обесценивание этой земной временной жизни перед лицом вечности, ведь проблема смысла жизни заключается именно в том, что эта временная жизнь мне зачем-то очень нужна, и для меня очень важно понять, – зачем? Основанием для ответа на этот предельный по значимости вопрос является размыкание временной конечности жизни и ее реальная связь с жизнью совершенной и вечной.

Религиозная мировоззренческая перспектива образует только логическое условие возможности осмыслить жизнь, но не дает автоматического ответа на поставленный вопрос. Как мы только что отметили, не всякое мировоззрение, даже и религиозное, способно раскрыть настоящий смысл жизни. Не только упомянутая пантеистическая восточная философия, но и деистический вариант мировоззрения не дает такой возможности. Для того, чтобы жизнь могла иметь смысл, необходимо понимать ее так, что она человеку дана, дана свыше и притом дана с определенной целью, предполагающей личное усилие человека.

Заметим, кстати, что слово «предназначение» вынуждены использовать также и атеистические авторы, даже несмотря на дискредитирующий это слово контекст, когда биологические потребности осознаются и выступают «в форме целей и интересов, в реализации которых человек видит свое предназначение» [2, С. 670]. Самого себя предназначить на удовлетворение собственных потребностей, то есть уже не инстинктивно, а сознательно заняться простым продолжением собственной и коллективной жизни, – это единственное, что может предложить человеку атеизм. Только нужно забыть, что по его доктрине как собственная, так и коллективная жизнь закончится и все следы ее сотрутся, – жизнь все равно закончится ничем, воспроизводить ли ее инстинктивно, или с полной сознательной самоотдачей.

Если жизнь дана человеку Богом, причем с определенной целью, дана как дар и задание, то в ней может быть смысл. При этом слово «предназначение», хоть и вполне уместно тут, но все-таки не до конца способно выразить фундаментальные предпосылки этого смысла. Предназначение вполне может быть и у неодушевленных предметов, а человек – это не просто вещь, и даже не просто живой организм, – человек это свободная личность. И вот поэтому ключевым в теме смысла жизни является другое слово: «призвание». Тот, Кто человеку жизнь дал, не просто предназначил его на что-то, Он еще и призывает человека это предназначение исполнить. Единственный возможный смысл слова «призвание» состоит в том, что это призыв свыше, обращенный к уму и сердцу человека, к его свободной воле, к его жизни. Этот призыв не покушается на свободу человека: человек способен как откликнуться на него, так и его игнорировать. Слово «призвание» может иметь реальный смысл только в рамках того мировоззрения, которое утверждает наличие у человека богоданной, неотмирной свободы, свободы по отношению к этому миру, свободы самоопределения в нем. Над этой свободой не властен сам Творец, с которым человек способен вступать в свободные отношения, который зовет человека, но не принуждает его, так что «Божественная воля будет всегда покоряться блужданиям, уклонениям, даже бунтам воли человеческой, чтобы привести ее к свободному согласию» [5, С. 502].

В рамках атеистического мировоззрения слово «призвание» не может значить ничего, но, берясь говорить о смысле жизни, даже атеистические авторы не могут без него обойтись. В учебнике, взятом нами для примера, на девяти страницах, отведенных под смысл жизни, о призвании так или иначе говорится пять раз. А заканчивается изложение таким поэтическим пассажем: «Призвание, назначение каждого человека в том, чтобы всесторонне развивать свои физические и духовные силы, все свои способности, в том числе способности мышления и любви. Содействуя созданию достойных человека условий жизни, в борьбе с многоликими формами зла формируется человек большой души и светлой мечты, преисполненный веры в значимость ценностей, ради которых стоит жить» [2, С. 677]. Весь высокий смысл, содержащийся в этих красивых словах, совершенно улетучивается, как только мы переводим их на язык точной терминологии атеистического мировоззрения. Если развитие всех сил и способностей человека, и мышления в том числе, означает лишь приспособление организма к окружающей среде, если любовь это не более, чем инстинкт коммуникации и размножения, если «большая душа» это просто особенности протекания биохимических процессов в головном мозге, а «светлая мечта» это те же биохимические импульсы, при этом совершенно неадекватные реальности, и если ценностями называется «положительная или отрицательная значимость объектов окружающего мира, определяемая не их свойствами самими по себе, а их вовлеченностью в сферу человеческой жизнедеятельности, интересов и потребностей, социальных отношений» [6, С. 1487], – то почему же ради всего этого «стоит жить» и кто же призвал человека к этому?

Итак, для того, чтобы можно было предполагать в жизни смысл и продвигаться к его пониманию, необходимо исходить из признания бессмертия души и утверждения полноценной и вечной жизни человеческой личности за гранью смерти с Богом и в Боге. Необходимо исходить из того, что жизнь человеку дана свыше и с определенной целью. Необходимо признавать реальность и ключевую значимость жизненного призвания, видя в нем призыв свыше, обращенный к свободной личности человека, и считая залогом осмысленности жизни, во-первых, осознание человеком своего призвания, во-вторых, принятие им этого призвания как руководящего начала жизни и, в-третьих, верность этому призванию. Все это необходимо, чтобы жизнь имела смысл, а в чем же этот смысл состоит?

Чтобы сказать об этом, нужно раскрыть, хотя бы в общих чертах, – к чему же призван человек. Индивидуальные призвания, конечно, бывают разные, однако вполне оправдан вопрос и в общей форме: к чему вообще призван человек как таковой в этом мире, в этой жизни? Слово, являющееся ответом, конечно, общеизвестно и употребляется достаточно часто. Вот только большое недоразумение связано с этим словом: произнося его, люди, как правило, имеют в виду вовсе не то, что оно действительно значит, а нечто совсем другое. Необходимо вспомнить о настоящем смысле этого слова, восстановить этот смысл, для того, чтобы он смог стать настоящим смыслом человеческой жизни.

Человек призван к самореализации. Человек призван не что-то в жизни сделать, и даже не усовершенствовать себя, а себя реализовать. Это означает, что пока тебя еще нет, ты себя должен сделать. Замысел о тебе, видимо, есть, но реализовывать этот замысел должен ты сам, и никто другой, и даже сам Бог, тебя замысливший, без тебя осуществить этот замысел не может. И прирожденные задатки, и внешние обстоятельства жизни, и само призвание свыше есть только материал и возможность, – и шанс – что-то сделать из себя, определить себя в бытии. Человек призван стать не кем-то, а самим собой, а вот кем он реально станет, зависит только от него. Быть человеком – это риск: риск не стать самим собой настоящим. Но быть человеком – это и шанс: шанс свободно выбрать себя настоящего и продвигаться к своей настоящей жизни. Эта настоящая жизнь обретается ее еще и в рамках земного бытия, а входит в нее безраздельно человек уже за этими рамками.

В учебнике, уже многократно нами цитированном, тоже говорится о «самоосуществлении, реализации себя в мире» [2, С. 660], но там имеется в виду, конечно, внешняя деятельность человека, а все «внутреннее» является для автора только следствием и обеспечением этой внешней деятельности: «"овнутряемое" внешнее становится важным опосредствующим моментом творческой деятельности человека» [2, С. 661]. Действительно, для того, чтобы реализовать себя, много что нужно в жизни делать, но все эти внешние дела имеют смысл и значимость не сами по себе, – все они распадутся в прах в очень короткой перспективе. Единственно важно во всем этом то, что, занимаясь внешней деятельностью, человек делает себя, созидает свою уникальную сущность и возделывает свою бессмертную душу. Это «внутреннее делание» – единственное настоящее дело человека, которое не уходит, как вода в песок, а укореняет его жизнь в вечности.

Жизненное призвание человека, конечно, сопряжено определенным образом с его профессиональной деятельностью, и именно с профессиональным самоопределением, с тем, чтобы «найти свое место в жизни», отождествляется для многих тема самореализации. Однако, по прямому смыслу латинского слова professio, профессия это то, что человек сам о себе заявляет, это его официально объявленный статус в системе социальных отношений. Человеческое призвание и человеческая самореализация имеют более глубокие бытийные основания и значимость. Самое главное, к чему призван человек на путях самореализации, – стать в полной мере человеком, реализовать в себе полноту человечности.

Если у жизни может быть вообще какой-то смысл, то он именно такой. Этот смысл жизни можно раскрывать разными словами, но он один и другим быть не может. В конечном счете именно об этом говорит человеку любая философия: о его призвании и самореализации, о том, что значит быть по-настоящему человеком, и каким путем возможно продвигаться к этой полноте человеческого бытия. Самая главная разница между философиями заключается именно в том, насколько в рамках той или иной философской системы возможно обоснование и раскрытие проблемы смысла жизни, насколько те необходимые человеку слова, которые образуют логическую структуру решения вопроса о смысле жизни человека, имеют реальный вес в рамках того или иного мировоззрения. Разумеется, далеко не все философы разделяют изложенное выше религиозное понимание жизни. Однако здесь вступает в силу намеченное у И. Канта различие между теоретическим разумом и разумом практическим. Мы позволим себе, не придерживаясь буквально историко-философской конкретики взглядов этого мыслителя, воспроизвести их вольным пересказом со своими акцентами (впрочем, дух кантовской моральной философии, как нам представляется, в этом пересказе сохранен).

В пределах теоретического разума, вооруженного всеми трансцендентальными предпосылками познания, совершенно невозможно построить ни рациональную психологию, ни рациональную космологию, ни рациональную теологию: душа, мир в целом и Бог не могут быть предметами теоретического разума. Лучше всего для мыслителя даже и не пытаться проникнуть в эти области и оставаться «в пределах только разума». Если же метафизические притязания все-таки возникают, то разум на теоретическом уровне способен с равным успехом как доказывать, так и опровергать, например, свободу воли, бессмертие души и бытие Бога. Однако, в том случае, когда человек, даже отрицающий все это, в своей практической жизни выносит нравственные оценки, имеет сознание нравственного долга и поступает, соотносясь с нравственными нормами, – он при этом мыслит и действует так, как если бы верил в реальность свободы, в реальное бессмертие души и в реальное бытие Бога. Тот факт, что практический, то есть моральный разум имеет своими постулатами признание свободы воли, бессмертия души и бытия Бога, не может заставить человека отказаться от теоретического отрицания этих вещей. Просто такое отрицание ведет к тому, что в рамках его философии нравственные понятия и нормы теряют онтологическое обоснование.

Нечто подобное происходит и с проблемой смысла жизни. Все, что различные мыслители на эту тему говорят и пишут по-настоящему глубокого, логически предполагает в качестве своих мировоззренческих предпосылок вполне определенное религиозное понимание человеческой жизни, изложенное выше. При мировоззренческом несогласии с таким пониманием, единственной опорой для рассуждений о смысле жизни остается эмоциональная апелляция к нравственному чувству без всякой возможности систематически обосновать применяемые понятия и связать эти рассуждения с основополагающими постулатами собственного мировоззрения. В результате эти рассуждения, оторванные от логически необходимого мировоззренческого основания, сохраняя определенную суггестивность, во-первых, лишаются возможности дойти до настоящего ответа, а во-вторых, превращаются в чистую условность.

Мы уже упоминали, что сфера мировоззренческих идей и принципов есть область свободы, доказать принудительным образом в этой сфере ничего нельзя. Так, например, можно верить, что у жизни есть смысл, а можно верить, что никакого смысла жизнь не имеет. Теперь добавим, что наряду с той и другой верой человек может не верить ни в то, ни в другое, и этот случай достаточно распространен. Дело ведь в том, что вера это не просто умственное признание истинности некоего предположения, это не просто интуитивное ощущение правильности некоего поступка, – вера это акт воли, ставящий определенное знание и определенные нормы в центр собственной жизни. Много есть того, что знает или чувствует человек, бывают и такие знания и чувства, которые сильно влияют на его жизнь помимо его воли, но вера, это свободное самоопределение к тому, чтобы некая информация стала для меня главным ориентиром и руководством к действию.

Веру часто противопоставляют знанию, имея в виду, что она есть «убеждение в реальном существовании предметов религии или фантазии, а также в истинности того, что не доказано с несомненностью» (словари Т.Ф. Ефремовой и Д.Н. Ушакова), а также «позиция разума, принимающего некоторые положения, которые не могут быть доказаны» (Логический словарь) [7]. Под знанием в этом случае понимают проверенные практикой и доказанные (желательно с несомненностью) понятия о действительности. Однако слабая обоснованность вовсе не является сущностным признаком веры, даже недостаточно обоснованная гипотеза традиционно признается все-таки формой научного знания, а не веры. Дело просто в том, что быть предметом веры, то есть являться для человека центром его жизненных интересов и жизненного самоопределения, становиться убеждениями могут не только хорошо обоснованные знания, но и принципиально недоказуемые положения. Существенна для веры не степень рациональной и материальной обоснованности, а именно руководящая роль в жизни человека. В этом смысле и было сказано выше, что многие люди не имеют никакой веры по поводу наличия у жизни смысла или его отсутствия: признание ими той или иной позиции не оказывает никакого значимого воздействия на их реальную жизнь.

На наш взгляд, очень значимым фактором в придании жизни подлинно человеческого качества является именно вера в то, что у жизни есть смысл, то есть такая убежденность в этом, которая оказывает преобразующее воздействие на жизнь. А кроме того, эта вера, на наш взгляд, должна иметь прочное теоретическое обоснование, доказательную силу, опираться не только на интуитивное ощущение смысла, не только на волевое самопонуждение к тому, что «жить все-таки стоит», но и на ясное разумное понимание того, почему и зачем стоит жить. Вера в наличие у жизни смысла должна быть логическим образом вписана в целостную систему мировоззрения человека так, чтобы он мог подобно апостолу Павлу сказать: «я знаю, во что уверовал!» (сам апостол написал не «во что», а «в Кого»(2 Тим. 1:12)).

 

Ссылки на источники

1. В поисках смысла / сост. А.Е. Мачехин; изд. 2-е, перераб. и доп. – М.: Олма-Пресс, 2004. – 912 с.

2. Философия: Учебник для вузов / под общ. ред. В.В. Миронова. – М.: Норма, 2005. – 928 с.

3. Кант И., Сочинения. В 6-ти т. / под общ. ред. В.Ф. Асмуса. Т. 4. Ч. 1. – М.: Мысль, 1965. – 544 с.

4. Камю А. Счастливая смерть: Роман; Посторонний: Повесть; Чума: Роман; Падение: Повесть; Калигула: Пьеса; Миф о Сизифе: Эссе; Нобелевская речь. – М.: Фабр, 1993. – 574 с.

5. Лосский В.Н. Догматическое богословие // в кн.: Лосский В.Н. Боговидение / пер. с фр. В.А. Рещиковой. – М.: АСТ, 2003. – 759 с.

6. Советский энциклопедический словарь / гл. ред. А.М. Прохоров. – изд. 4-ое, испр. и доп. М.: Сов. энциклопедия, 1989. – 1631 с.

7. Вера // Tolkslovar.ru: Общий толковый словарь русского языка. URL: http://tolkslovar.ru/v1824.html (дата обращения 12.07.2014).