ПРАВОТВОРЧЕСТВО КАК ПАМЯТЬ И КАК ПРОДУКТИВНОЕ ВООБРАЖЕНИЕ
Опубликовано: Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. - 2022. - №1(57). С. 228-231. (по ссылке открывается весь номер журнала)
Всякий социальный процесс включает в себя как элементы традиции, так и элементы новаторства. Никакой, даже самый последовательный консерватизм не может не откликаться на новые вызовы, перед которыми встаёт общество. Никакой, даже самый безоглядный революционный прогрессизм никогда не может отвергнуть в прошлом всё и начать с нуля. Эти истины достаточно тривиальны, и вполне распространяются на право как социальный институт. С одной стороны, право имеет в качестве одной из основных своих функций поддержание стабильности общества. Но, с другой стороны, правовая система во все времена очень живо откликалась на злобу дня, на актуальные изменения в общественной жизни. И это вполне естественно: обеспечивать стабильность общества всегда приходится в меняющихся исторических условиях, и следовательно необходимо обеспечить в этих новых условиях сохранение и воспроизводство базовых параметров общественного уклада.
Описанный механизм «естественной эволюции» права, сочетающий элементы традиционализма и новаторства, успешно действовал на протяжении всей истории человечества. В современном мире правотворчество по своей форме также вполне укладывается в эту схему: на основе имеющейся политико-правовой традиции вырабатываются новые правовые нормы, относящиеся к изменившимся или впервые возникающим социальным реалиям. Однако целый ряд современных тенденций правовой политики заставляет серьёзно задуматься о соответствии этой формы реальному содержанию происходящих процессов. Слишком многое указывает на то, что речь сегодня идёт о некоем кризисе правового сознания. Констатируя этот факт, мы имеем в виду, прежде всего, изначальное значение слова krisiV: суд, – не обязательно осуждение, но, как минимум, разбирательство.
Начать наше критическое рассмотрение современных проблем правосознания и правотворчества стоит с вопроса о том, чем является право по своему онтологическому и аксиологическому смыслу. Хотя бы некоторые ориентиры в этом вопросе наметить надо. Примечательно, например, что во многих языках право, как форма регламентирования жизни, выражается тем же словом, что и правая сторона. К этому же корню восходят и слова «править», «исправить», «управление», «правота». За исключением условных политических ярлыков «правых» и «левых», все непространственные значения слова «правый» имеют позитивную ценностную окраску и ассоциируются с причастностью к порядку и истине. В чём же причины такой связи правой стороны с идеей правильной организации жизни? Эту логику не так-то просто объяснить. Если, например, отталкиваться от того, что у большинства людей правая рука более развита, чем левая, то из этого скорее следовала бы связь правой стороны с понятием силы или ловкости. И действительно, такое употребление есть: десница (то есть правая рука) поэтически и метафорически выражает идею силы, мощи, власти. Но то – именно правая рука символизирует силу, далеко не всегда совпадающую с правильным порядком и праведностью, – а в чём же смысловой исток правоты, правильности и праведности?
Позволим себе высказать гипотезу, для доказательства которой мы не имеем достаточных филологических данных, но которая представляется весьма основательной с философских позиций. Смысловым корнем права как системы правильной регуляции общественной жизни является не статичное расположение «справа» или «слева» (которое, отметим, принципиально относительно), а движение «направо» или «налево»: отсюда глаголы «править», «исправлять», «выправить» и т.д. На первый взгляд, это тоже вызывает недоумение: с правильностью и праведностью, казалось бы, больше ассоциируется «прямота» без уклонов вправо или влево, – «золотая середина», «царский путь», избегающий крайностей. Невозможно было бы объяснить, почему «уклонятися на правые стези» лучше, чем «ходить налево», – если не вспомнить, что Солнце по небу ходит слева направо. По крайней мере, в северном полушарии и в средних широтах это очевидно так. Представляется, что именно этот образ движения Солнца (владыки неба) слева направо лежит в основе символики правильного хода вещей в мире и правового порядка в обществе.
Итак, право называется правом потому, что в нём закладывается идея исправления жизни по абсолютному образцу, идея сознательного следования тем путём, который онтологически первичен. Мировоззренческая легитимация права первоначально имеет религиозный характер, – идёт ли речь об апелляции к верховной воле Бога-Творца, или же о следовании безличному и непостижимому Дао. «Божественное право» мыслится как отражение в человеческом обществе либо тех законов бытия, которые дал Творец, либо принципов пантеистической божественности, – в том случае, если Абсолют понимается безлично.
Концепция «естественного права» является первым шагом в процессе секуляризации правового сознания, хотя – парадоксально – берёт своё начало этот процесс в период резкого всплеска религиозной пассионарности в Европе. XVI и XVII века европейской истории – это эпоха религиозных войн, и именно в это время закладываются основания представлений о неотчуждаемых естественных правах человека. Эмансипация правосознания от религиозных обоснований происходит постепенно. С одной стороны, уже в первой четверти XVII века Гуго Гроций больше апеллирует к природной справедливости, чем к божественному установлению[1], но, с другой стороны, – даже в последней четверти XVIII века авторы «Декларации независимости США» пишут: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»[2].
Дальнейшая секуляризация идеи права связана с переносом смыслового центра этой идеи «внутрь человека»: с переходом от утверждения объективных внеположных человеку оснований права к его обоснованию, исходя из внутренней личной убеждённости. Так, например, Гегель в «Философии права» пишет: «Человек не останавливается на налично сущем, а утверждает, что внутри себя обладает масштабом правого: он может подчиниться необходимости и власти внешнего авторитета, но никогда не подчиняется им так, как необходимости природы, ибо его внутренняя сущность всегда говорит ему, как должно быть, и он в себе самом находит подтверждение или неподтверждение того, что имеет силу закона»[3]. Однако при этом не следует забывать, что эта «внутренняя сущность», обладающая «масштабом правого», есть, по Гегелю, одна из форм объективного духа, иначе говоря, – ступень самопознания Абсолютной Идеи.
И, наконец, в своём финальном, хрестоматийном виде «естественное право» понимается в правовой мысли как «сумма требований, по своей исходной основе непосредственно, без какого-либо прямого людского участия рожденных самой натуральной жизнью общества, "природой", "естеством" человеческого бытия, объективными условиями жизнедеятельности, естественным ходом вещей»[4]. Если у Гегеля «масштаб правого», которым внутренне обладает каждый человек, возводится так или иначе к Абсолюту (к Абсолютной Идее, ко всеобщему разуму), то здесь речь идёт именно о рождении правовых требований из «натуральной жизни общества», из «естественного хода вещей».
Сегодняшнее правосознание далеко ушло от установок не только «божественного», но уже и «естественного» права. То право, которое формируется в современном мире, за неимением более подходящих слов, следует назвать «виртуальным». Речь не идёт о технологиях виртуальной реальности (хотя некоторые параллели здесь возможны). Речь не идёт о классическом понимании виртуальности как возможных или воображаемых объектах и состояниях, которые могут при определённых условиях возникнуть (хотя именно этот корневой смысл нам нужно иметь в виду).
Речь о том, что в современном мире право всё больше лишается какой бы то ни было реальной основы. Этот процесс ещё только начинается, он существенно сказывается пока только в сфере правовой идеологии, но уже переходит и в практическое законотворчество. Наиболее прогрессивная правовая мысль отбрасывает не только идею божественной санкции права, но и его обоснование с позиций «натуральной жизни общества» и «естественного хода вещей». Основой правосознания отныне должны стать ценности трансгуманизма и постгуманизма, ориентированные на свободу преодоления собственной человеческой природы.
Возможно было бы более содержательно назвать эти новые горизонты права «трансгуманным» или «постгуманным» правом, однако, во-первых, такие наименования невольно несут оценочный смысл (не исключено, что верный, но неуместный в рамках разбирательства по существу). Во-вторых, никакого трансчеловека и постчеловека не существует в реальности, а разговоры о «трансгуманном/постгуманном праве» контрабандой его в реальность протаскивают, навязывают обсуждение его как чего-то реально существующего. Постчеловек (или трансчеловек, – приверженцы соответствующих течений современной мысли сами до конца не разобрались в различиях своих позиций) является виртуальностью, паранаучной фантастикой, однако именно этот виртуальный объект является определяющей фигурой в наиболее передовой политической и правовой философии современности. Поэтому, на наш взгляд, правильно будет сказать, что на смену «божественному праву» и «естественному праву» приходит в современном мире «виртуальное право». Это виртуальное право основано не на исторической традиции, не на абсолютных ценностях и не на естественном порядке вещей, а на полном произволе продуктивной силы воображения.
Виртуализация права наиболее ярко проявляется в тех сферах, где прямо затрагивается статус человека в качестве человека: проблема клонирования человека, проблема эвтаназии, проблема абортов, проблема смертной казни, проблема однополых браков, проблема гендерной идентичности. В основу решения этих проблем передовая правовая мысль кладёт произвол грядущего постчеловека, не связанного никакими объективными ценностями. Самого этого постчеловека ещё нет, а его воля уже предлагается в качестве обязательной к исполнению. При этом самообожествление человека в лице этого грядущего пост(сверх)человека на деле уже теперь оборачивается самоуничтожением, если не в физическом смысле, то в смысле сущностном.
Ещё в первой половине XX века Клайв Стейплз Льюис описывает процессы эмансипации человечества от объективных абсолютных основ регулирования жизни (которые он образно называет «дао»: «это – путь, по которому движется мир. Но это и путь, которым должен следовать человек, подражая порядку Вселенной»[5]). В качестве грядущего итога этой линии развития говорит о тех транслюдях, которые навяжут нам нормы, не обоснованные ничем, кроме чистого произвола. «В старом смысле слова они вообще людьми не будут. Если хотите, они – люди, отдавшие принадлежность к роду человеческому за право решать, каким быть человеку»[6]. Процесс эмансипации человека от абсолютных ценностей приводит в своём финале не к возвышению человека, а к низведению его до уровня природы, «низводить же себя, человека, на уровень природы дурно вот почему: если ты сочтешь себя сырьем, ты сырьем и станешь, но не себе на пользу. Тобою будет распоряжаться та же природа в лице обесчеловеченного человекодела»[7]. Таким образом,, оказывается, что «победив природу, человек отменил человека»[8].
Логический выбор, как это поясняет К.С. Льюис, очень прост: «Одно из двух: или мы разумные, духовные существа, подчиненные навек абсолютным ценностям дао, или мы «природа», которую могут кромсать и лепить некие избранники, руководимые лишь собственной прихотью. Только дао объединяет едиными правилами властвующих и подвластных. Без догмата объективной ценности невозможна никакая власть, кроме тирании, и никакое подчинение, кроме рабства»[9].
Вместо выводов.
Исходя их всего сказанного, – что же делать тем, кому категорически не нравится «отмена человека» в пользу «пост(транс)человека» и переход от естественного и божественного права к праву виртуальному, реализующему на деле принцип «Если Бога нет, то – всё позволено»? Несколько опорных тезисов можно сформулировать так.
Необходимо исходить из того, что история не имеет законов, понимаемых в русле классического детерминизма (как признаёт уже больше полувека современная наука, даже в естествознании «детерминизм является ошибочной позицией»[10]). История движется свободной человеческой волей, которая имеет, конечно, свою специфику реализации на индивидуальном и на коллективном уровне, но не перестаёт от этого быть принципиально свободной. Это означает, что ничего фатального в жизни человеческих сообществ и человечества в целом нет. Виртуализация права – тенденция, но не неизбежность.
Идеология гуманизма, провозгласившая когда-то человека как высшую ценность, логически приходит к отрицанию человека как ценности, к идее его «преодоления» и «отмены». Право должно обрести настоящую онтологическую опору в ценностях абсолютных.
Рационализм, призванный эмансипировать человека от власти религиозных ценностей и слепых законов природы, оборачивается дегуманизацией человека. Право должно основываться не на рассудке, а на цельном разуме, к имманентным способностям которого относятся и религиозная вера, и нравственное самоопределение, и эстетическое чувство.
Материалистический натурализм, также положенный в основание научного мировоззрения и прогрессивного развития, ведёт к нивелированию человеческого достоинства и к беспочвенности в вопросах культуры, – правовой в том числе. Право должно исходить из презумпции человека как духовного существа, а также из реальности духовных традиций народов, представленных в актуальной культурно-исторической памяти.
[1] См. Гроций, Г. О праве войны и мира: три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права / Гуго Гроций; пер. с латин. А. Л. Саккетти. – [Репринт с изд. 1956 г.]. – Москва: Ладомир, 1994. – 867 с.
[2] Декларация независимости США // Викитека. URL: https://ru.wikisource.org/wiki/Декларация_независимости_США.
[3] Гегель Г.В.Ф. Философия права. – Москва: Мысль, 1990. – С. 57.
[4] Новгородцев П. И. Право на достойное человеческое существование // Новгородцев П. И. Сочинения. Москва: Раритет, 1995. С. 418.
[5] Там же. С. 379.
[6] Льюис К.С. Человек отменяется // Льюис К.С. Собр. соч. в 8 т. Т. 3 / пер. с англ. – Москва: Фонд имени Александра Меня; Санкт-Петербург: Библия для всех, 2003. – С. 398.
[7] Там же. С. 401.
[8] Там же. С. 398.
[9] Там же. С. 401.
[10] Пригожин И. Философия нестабильности // Вопросы философии. – 1991. – № 6. – С. 48.