ЦИВИЛИЗАЦИОННОЕ СВОЕОБРАЗИЕ РОССИИ КАК ФАКТОР ИСТОРИИ

(ещё продолжение)

 

XIX-ый век в истории России стал, с одной стороны, временем выдающихся успехов и достижений, а с другой, – эпохой разрушения основ государственной и общественной жизни. Говоря об этом времени, принято называть его «золотым веком» России, и тому есть определенные основания: государственное могущество Российской империи, ее ведущая роль в европейской политике, мощное развитие русской культуры в самых разных формах – литература, музыка, живопись, театр, балет, наука, техника, общественные реформы. Россия, действительно, стала в XIX-ом веке геополитическим и культурным явлением мирового значения, став, как о том мечтал Петр I, не просто европейской державой, а одной из главных мировых сил, без участия которой не решался ни один сколько-нибудь значимый вопрос мировой политики. «Жандармом Европы» Россию называли не зря, и в этом названии звучит не только негативное, но и уважительное отношение: жандармов, конечно, никто особо не любит, но их уважают или хотя бы боятся, и необходимость их присутствия и деятельности никем из мирных граждан не оспаривается. Помимо этой внешней значимости, Россия, казалось бы, преодолела на протяжении этого века многие свои внутренние проблемы и к концу его и к началу XX века встала на путь устойчивого развития, которое по темпам значительно опережало развитие других стран.

И все-таки закончилась эта эпоха грандиозной катастрофой революции и гражданской войны. Эту трагедию невозможно объяснить случайными причинами, нельзя ее объяснить также и факторами социального и экономического порядка. Рассказы советских учебников о невыносимой жизни в России явно страдают тенденциозностью, а кроме того, они относятся по большей части к далекому прошлому: описываются ужасы крепостничества, бесправие и нищета трудового народа, вражда против всего нового и прогрессивного, отсталость в культурном отношении. Для XVIII-го века такие упреки еще имеют определенную силу, однако для XIX-го века они уже являются по большей части грубым преувеличением и карикатурой, а уж для начала века XX-го – звучат просто клеветой. Достаточно сравнить экономические и социологические показатели России с показателями других цивилизованных стран, чтобы видеть, что никаких причин для социальных потрясений здесь найти нельзя. Не случайно после подавления революционных выступлений 1905-1907 годов и последовавших за этим реформ государственного управления будущий вождь большевистского переворота В.И. Ленин из России уехал и все свое внимание обратил на подготовку революций в европейских странах. Ситуацию в России он оценивал как безнадежную в смысле перспектив революционного движения. Ошибся он именно потому, что, в соответствии с марксистским учением, считал определяющим фактором жизни страны экономический базис и социально-политические условия. С этим в России все было в порядке. Не в порядке оказались духовно-нравственные и идеологические основания государственной и общественной жизни.

На протяжении всего XIX-го века происходила непрерывная работа по размыванию идеологических основ российской государственности. Начало этому процессу положило выступление декабристов. Руководители и члены тайных обществ были, несомненно, людьми честными и желали блага России, вот только – что такое Россия, они уже явно не понимали. По прошествии XVIII-го века образованная благородная часть русского общества оказалась резко оторванной от русских начал жизни, образовав отдельный мир со своей культурой. Наиболее сильное влияние на мировоззрение этого образованного общества и на формирование революционной дворянской идеологии оказало масонство. Это религиозно-этическое движение, возникшее в начале XVIII-го века в Великобритании, ставило себе целью создать тайную всемирную организацию с утопической целью мирного объединения человечества в религиозном братском союзе. Всемирную организацию им, конечно, создать не удалось, но разветвленная международная сеть масонских лож, связанных единой дисциплиной и практикующих мистические обряды, стала очень значимым фактором европейской политической жизни. По своим истокам и по характеру своей деятельности масонство было антихристианским и антицерковным движением. Почитая Бога как «Великого Архитектора Вселенной», масоны допускали исповедание любой религии, однако высшей религиозной целью являлась для них власть над миром, этой цели они служили беззаветно и ради этой цели считали возможным и необходимым пожертвовать любыми другими интересами.

Интересы России всем революционным движением, – начиная с масонства декабристов и вплоть до большевистской идеологии начала XX-го века, – в расчет не принимались. Революционная идеология всегда вдохновлялась другими интересами которые предполагалось реализовать на территории России: интересы масонства, интересы европейского просвещения, интересы социализма, либерализма и т.д. более того, не только радикальные революционеры, но и более умеренные «передовые люди» России в XIX-ом веке оказались почти целиком под влиянием западных идеологий. Исключение из этого правила составляла группа мыслителей, которых принято именовать славянофилами. Это направление мысли сформировалось в 30-е и 40-е годы XIX-го века, его суть состоит в отстаивании права России на собственный исторический путь развития. Славянофилы были европейски образованными людьми и европейскую культуру знали из первых рук, они высоко оценивали ее значимость, но это не мешало им видеть и утверждать цивилизационную самобытность России. Основу этой самобытности составляют славянский национальный характер и православная вера. Русский народ сложился из множества племен и народностей, но основу его составили славянские племена. Русская культура прошла сложный путь развития, испытала множество влияний, но у истока этого развития стояла православная вера и эта вера была постоянным действующим фактором на протяжении всей истории России. Славянофилы основывали свое понимание истории на том, что определенную историческую самобытность имеет каждый народ, даже и в рамках европейской цивилизации, а Россия в культурно-историческом смысле вовсе стоит особняком от европейского пути развития. Это не мешает иметь тесные культурные контакты с Европой, но история у России своя.

В это же самое время, в начале 1830-х годов, государственная власть России предприняла попытку обосновать в противовес европейской революционной «заразе» свою собственную официальную идеологию русских начал общественной жизни. Эта попытка получила название идеологии «официальной народности», в ее основу были положены три понятия: «Православие, Самодержавие, Народность» (не без скрытого противопоставления революционному лозунгу «Свобода, Равенство, Братство»). Возникла уникальная по своим возможным созидательным перспективам и удивительно печальная по своему исходу ситуация, когда власть нуждалась в идеологическом обосновании, в защите национальных интересов на мировоззренческом уровне и даже сформулировала основные направления такой идеологической работы, и – в то же время – были свободные мыслители, самостоятельно начавшие разработку этих самых основ национальной государственной идеологии, ведущие эту разработку на самом высоком теоретическом уровне, критически рассматривая последние высшие достижения западной мысли и обращаясь к глубинным смыслам русской истории. И вот в этой ситуации государственная власть не только не поддержала это направление мысли, но и, используя цензурные механизмы, поставила славянофилов в крайне стесненное положение. Власть порой легче переносила либеральную фразеологию в газетах и журналах «передового» направления, чем серьезные теоретические обоснования «русских начал», ею же указанных.

Такая странность объясняется, видимо, тем, что официальные идеологи желали иметь под своим полным контролем содержательное наполнение провозглашенной ими формулы, желали иметь исключительное право самим разъяснять, что же нужно понимать под словами православие, самодержавие, народность. Допустить что эти понятия имеют свой собственный, исторический, независимый от их распоряжений смысл люди, власть на Руси предержащие, не могли.

Да и в образованном русском обществе, несмотря на общее неприятие в нем революционно-демократических и социалистических идей, славянофилы должного понимания не встретили. Образованный мыслящий класс, впоследствии названный «интеллигенцией», давно уже утратил связь с русской историей, с русской верой, с русским народом, давно уже составил себе собственное, далекое от жизни представление о России и русском народе. Этот класс давно уже жил и мыслил вполне по-западному, – даже если и отвергал революционные крайности европейской истории. Этот класс по инерции говорил и о русском своеобразии, о том, что «мы не Франция какая-нибудь, чтобы революции делать», а также сокрушался, что «у нас не Европа, народ темен, где уж нам до их прогресса», но всерьез задуматься, – что же это значит, что Россия – не Франция и вообще не Европа он не хотел и не мог. В самих этих рассуждениях о России и Европе звучало признание того, что все русское своеобразие заключается в одной отсталости, но при этом догонять Европу хотелось бы без революций.

Итак, в XIX-ом веке «русская идеология» оказалась оттесненной на обочину русской общественной мысли. Наименование «славянофилов» было дано в качестве насмешливого прозвища в одной из журнальных статей, да так и прижилось. О России говорилось и писалось в это время очень много, но в понимании самой России возобладали, в конечном счете, западнические идеи. Зная с высоты своего исторического опыта, куда привели Россию эти западнические идеи, следует повнимательнее присмотреться к тем мыслям, которые были развиты мыслителями противоположного, русского направления.

Уже было сказано, что основой культурно-исторического своеобразия России славянофилы считали православную веру и славянский национальный характер. Разумеется, что и то и другое, и православие, и славянство берется в том отношении, в каком эти вещи важны для выстраивания общественного мировоззрения и государственной идеологии. Православная духовность, в отличие от западных христианских вероисповеданий, католичества и протестантизма, характеризовалось ими как идеал соборного единства, единства в свободе по закону любви (А.С. Хомяков). Соборность как характеристика православной духовной жизни противостоит с одной стороны жесткой иерархии и дисциплине, утверждаемой в католичестве, а с другой стороны, – индивидуализму, который развит в протестантизме. Соборность – это единство, не отрицающее достоинства личности, а напротив являющееся основой глубочайшего раскрытия личности. Соборность – это свобода, не противопоставляющая одного индивида другому, не разобщающая людей, а обретаемая в духовном единстве личностей.

Важной особенностью православных начал русской жизни славянофилы считали идеал святости, которым русский народ вдохновлялся на протяжении веков. В отличие от католических святых с их экстазами, видениями, экзальтацией и социальной активностью, православный идеал святости предполагает духовную трезвость, молитвенную сосредоточенность, душевный мир, «высоту смиренномудрия». В тесной связи с этим идеалом святости стоит идеал церковно-государственных отношений, выраженный в учении о «симфонии властей». Согласно этому учению светская и духовная власть должны быть независимы друг от друга и находится при этом в «созвучии», согласии. Их согласие основано на том, что как «священство», так и «царство» призваны к служению Богу, а независимость их друг от друга является следствием того, что их служение имеет разную направленность: «царство» призвано устраивать земную жизнь людей, обеспечивать мир и порядок, а «священство» должно заниматься не земными делами, а спасением души, руководить людей к Небу. Вмешиваться в дела друг друга они не должны, но они взаимно друг друга поддерживают: государство заботится о благе Церкви, а Церковь молится за «власти и воинство» и воспитывает народ.

Значение славянского национального характера для понимания самобытности России и обоснования особого пути ее исторического развития, по мнению славянофилов, также велико. Прежде всего, речь идет об общинном укладе жизни народа, особом понимании свободы и отсутствии в самосознании народа государственных устремлений. Сельская община, несколько, впрочем, романтически воспринимаемая славянофилами, была для них социально-экономическим аналогом церковной соборности: земля находится в двойной собственности, одновременно и общинной и частной, каждый год перераспределяясь между членами общины. В сельской общине усматривалось ими естественное начало коллективного самоуправления. Однако при этом русский народ чужд стремления властвовать и государственно организовывать свою жизнь, – эту черту славянофилы также возводят к славянским корням. Еще древнегреческие историки описывали славянские племена как землепашцев, которые предпочитали не воевать сами и платить кому-нибудь дань, чтобы эти наемные дружины обороняли их от врагов и обеспечивали порядок. Летописная легенда о призвании варягов, возможно, не вполне соответствует историческим фактам, но она достаточно точно и глубоко выражает существовавшее в народе понимание государственной власти и отношение к этой власти: придите и правьте, поскольку сами мы править не хотим, собирайте с нас дань, а за это охраняйте нас. Если военные дружины, которых пригласили для этой цели, начинали брать слишком много дани, их убивали и начинали платить дань другим, – пока те не обнаглеют.

Особенности русской государственности славянофилы выводили именно из этих черт славянского национального характера. Именно природный анархизм русского народа явился причиной того, что на Руси утвердились достаточно жесткие и крайне централизованные формы государственной власти. С одной стороны, этот анархизм требовал сильной власти для обеспечения порядка, а с другой, сама эта сильная централизованная власть нужна бала для обеспечения желанной для народа свободы. Желанна для русского народа всегда была не столько внешняя социальная свобода, сколько свобода внутренняя, духовная, не столько государственные гарантии прав, сколько вольность, чувство открытости миру, неподотчетность внутренней жизни, – свобода от внешних забот для духовного переживания. Прибавлять к житейским заботам, от которых все равно никуда не уйдешь, еще и заботы политические виделось русскому человеку излишней ношей, от которой он до последней возможности старался уклониться. Собственные-то житейские заботы он всегда старался свести к минимуму, благодаря чему приводил в удивление иностранцев контрастом между убогим бытом и жалким видом своих жилищ (даже в богатых домах обстановка была весьма аскетичной) и великолепием своих храмов, которые даже в маленьких селах имели, например, колокола, стоившие дороже самого села.

Свойственное русской душе понимание духовной свободы и отношение к политическим правам и свободам превосходно выразил А.С. Пушкин. В своем стихотворении он говорит о поэтической душе и о свободе поэта, но в том, как он раскрывает эти темы, проявляется именно исконно русское видение жизни, власти, свободы, – русская система ценностей.

Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги

Мне в сладкой участи оспоривать налоги

Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова.

Иные, лучшие мне дороги права;

Иная, лучшая потребна мне свобода:

Зависеть от царя, зависеть от народа –

Не всё ли нам равно? Бог с ними.

Никому

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, для ливреи

Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам,

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья.

– Вот счастье! вот права...[1]

Русское самодержавие славянофилы рассматривали как «акт народного суверенитета», как наиболее органичную форму обеспечения народом независимости и самобытного уклада своей жизни. Таким образом, если взять за основу официальную идеологическую формулу «Православие, Самодержавие, Народность», то для славянофилов главными понятиями в ней были первое и последнее. Принцип самодержавной власти обосновывался свойствами православного духа и народного характера, он являлся одним из внешних выражений «особенной стати» российской цивилизации. Для официальных же государственных идеологов, провозгласивших эту формулу, именно самодержавие было ключевым, самодостаточным и – по сути – единственно понятным словом. Православие и народность мыслились при этом как внешний антураж русского самодержавия. При таком подходе официальная идеология оказалась бессильна противостоять либеральным и революционным идеям, отвергающим монархический принцип власти, оказалась бессильна ответить на вопрос, а почему, собственно, самодержавная власть представляет собой ценность, почему не отказаться от нее в пользу парламента, народного самоуправления, коммуны или даже просто анархии.

Трагически революционные события начала XX-го века стали следствием, во-первых, ослабления в народе (особенно в образованной его части) духовных основ русской цивилизации, а во-вторых, – идейной слабости российской власти, ее неспособности дать адекватный ответ на идеологические вызовы времени...

Далее...

 

 

 

[1] Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977—1979. – Т. 3. Стихотворения, 1827—1836. — 1977. — С. 336.